Как учительницы учили нас садизму (пока учителя тихонько пили в подсобках)
Раньше во многих школах висел плакат «Школа – это твой второй дом». Эта установка довольно быстро разбивалась о жестокую реальность, когда сами же учителя, делая замечания, говорили: «Ну как ты себя ведешь? Ты же не дома находишься! Сядь нормально!». Тем не менее, негласным стремлением всего кадрового состава в школе была именно попытка воссоздания «чувства дома». Получалось не особо. Разваренные макарошки с котлеткой в столовке, тычки от старшеклассников, драконские правила поведения и прочие превратности судьбы, о которых мы неоднократно писали, не давали почувствовать себя как дома.
Больше всего, конечно, старались учителя. Осознанно или нет, но они вовсю стремились стать нашими вторыми родителями, а если учесть количество времени, которое мы проводили с этими людьми, то в целом так оно и было. Кто-то был максимально строг и суров и в воспитательном порыве мог стукнуть указкой по рукам, а кто-то просто флегматично наблюдал за происходящим в классе бардаком и отпускал ироничные комментарии, но все равно запал в душу.
Главное, что каждый учитель был самородком. Трагикомическим чеховским персонажем, а иногда – и настоящим героем абсурдных «случаев» Даниила Хармса.
Поведенческие паттерны этих людей, может быть, в чем-то и пересекались. Множество разведенных (или пребывающих в несчастливом браке) женщин, вымещающих на мальчиках свою злобу на весь мужской пол. Тихие мужики, которые трудно переносили нахождение в серпентарии женского коллектива, и потихоньку выпивали в своих подсобках. И так далее. Но у каждого из этих людей имелись индивидуальные штрихи, привычки и коронные фразочки, о которых затем спустя NN-ое количество лет принято с ностальгической слезой вспоминать на встречах выпускников. «А помнишь, ходил слух, что наш географ горчицей мазался? А как химик нашу классуху пёр прямо на парте после уроков? А преподшу по музыке помнишь, она еще на муху была похожа?».
Из-за этого обилия особенностей учителей трудно классифицировать. Гораздо проще вспомнить личный опыт. Моя классная руководительница, преподававшая украинский язык и литературу, была женщиной крайне сложного характера. Она могла увлечься прочтением вслух поэзии Владимира Сосюры и совершенно забыть о времени. Нервным школьникам, которые сидели на портфелях и поглядывали на дверь, она неизменно отвечала: «Звонок – это для учителя». Еще классуха обладала склонностью импульсивно ставить единицы прямо в журнал и обкладывать мужскую половину класса ругательствами («Дебилы! Имбицилы!»). Но при этом она проявляла лояльность к девочкам: всегда писала им записки и отпускала с уроков по состоянию здоровья (даже если знала, что они пойдут пить слабоалкоголки за школу), интересовалась личной жизнью и раздавала советы. Мы, мальчики, обижались на такую несправедливость. Однажды нам удалось отомстить: мы нашли в классной комнате спрятанную ею бутылочку пива на полке среди книжек Шевченко и Франко, стащили ее и коллективно распили в раздевалке.
Была и другая учительница украинского языка и литературы, которая, несмотря на свой возраст, всегда одевалась со сдержанным французским шиком, выбирала потрясающие духи и вообще являлась самым стильным человеком в школе. Однажды она пришла к нам в класс на замену и на радость девочкам решила почитать какие-то стихи на французском. Кажется, это был Бодлер. Девочки мечтательно буравили ее глазами, мальчики заметно скучали. Она закончила чтение и решила выдержать драматическую паузу, но эту паузу прервал оглушительной отрыжкой кто-то из моих одноклассников. Всегда спокойная и утонченная, эта женщина не подала виду, но в ее глазах можно было прочесть смертельную тоску и печаль.
Строгая математичка приходила в натуральное бешенство, когда кто-то не знал разъясненного ранее на уроках материала, и принималась кричать. Именно поэтому всякий раз, когда она доставала журнал, у всех в классе холодело сердце, а поход к доске напоминал дорогу на эшафот. Но стоило кому-то с перепугу вспомнить формулу или же правильно решить уравнение, как она тут же расплывалась в улыбке и смотрела на героя ласковыми глазами. И этот взгляд, конечно, дорогого стоил.
Другой мужененавистницей была учительница биологии. Она также вела по совместительству предмет «Защита Отечества» для девочек, поэтому женский пол в нашем классе был под ее надежной крышей.
А мальчики все время находились под прицелом. Эта женщина редко вызывала к доске, но если вызывала, а ты не знал предмет, то она размазывала тебя по полной программе. В отличие от классной руководительницы, которая просто в сердцах называла мальчиков «дебилами», эта женщина действовала гораздо более изощренно. Она говорила тихо и язвительно, и эти ее короткие спичи отправляли человека в настоящий нокдаун. Биологичка немного разбиралась в мужской психологии, поэтому знала, на какие болевые точки нужно давить. Публично засомневаться в умственных способностях, растоптать эго – это было по ее части. У нее были и свои «любимчики», которым эта учительница намеренно ставила заниженные оценки, просто потому что «не взлюбила». Впасть в немилость к биологичке – это было самое страшное.
Учительница физкультуры любила в момент, когда кто-то перетягивает канат, подскочить на какую-то половину и тянуть его вместе с учениками. От этого она впадала в полный экстаз и на каждом рывке самозабвенно кричала «Раз! Раз! Раз!». У преподававшей уроки труда женщины в холодильнике в подсобке нередко лежал «утюг» водки. «Зарубежка» была за чистоту русского языка, поэтому часто подкрадывалась в коридоре и нападала ровно в тот момент, когда ты увлеченно рассказывал что-то друзьям, усиливая повествование трехэтажными матами. А еще преподшу по зарубежной литературе сильно раздражали мобильные телефоны, поэтому ученики, имевшие неосторожность играть в «змейку» или Worms под партой, нередко лишались своих гаджетов до конца урока, а то и до конца всего учебного дня. «Заберешь только с родителями».
Мужской коллектив в моей школе был малочисленным. Мужик-трудовик всегда пребывал в амплуа циничного философа и довольно быстро оставил попытки нас чему-то научить. Вместо этого, когда кто-то в очередной раз не мог рассказать устройство верстата, он принимался рассказывать сатирические притчи из своей жизни и пускался в воспоминания о том, как хорошо и просто было в СССР. Никогда не забуду историю про друга трудовика, который однажды пришел в ларек и потребовал пива. «Мне пять пива», сказал герой этого рассказа и для верности поднял вверх пятерню, в которой не хватало двух пальцев. «Отрезало на заводе», пояснил нам трудовик и зашелся от смеха. Эту басню он рассказал после того, как детально осмотрел кривой деревянный обрубок моего одноклассника – мы тогда на оценку орудовали рубанком.
Историк много кашлял, курил серый Bond и разговаривал очень тихо. Его трудно было вывести из себя.
Он всегда смотрел на тех, кто отвлекается, какими-то добрыми глазами, в которых поблескивала ирония. Как будто понимал тщетность своих попыток и вообще, абсурдность бытия, и ему было от этого весело. При этом историк мог очень кратко, емко и понятно объяснять самые сложные темы перед контрольными: для этого было достаточно просто его по-человечески попросить и не беситься на уроках.
Физик был подслеповатый и доверчивый, поэтому его очень часто обманывали с оценками за контрольные. Он отправлял кого-то раздавать тетради, а затем просил назвать оценку, которую уже выставлял в журнал. Когда эта схема раскрылась, он не слишком-то и расстроился. Сложные физические явления он любил объяснять «на ком-то», вплетая имена и фамилии учеников в свои рассказы. В общем, был веселым добродушным мужичком, пока у него не умерла жена (она работала завучем в этой же школе). После трагедии он заметно поник, а затем и вовсе уволился и, по слухам, бросил преподавание, отправившись куда-то путешествовать.
Химик был мужиком твердого характера и героем всех мальчишек. Ему было не западло потолкаться с особо наглыми одиннадцатиклассниками, к девочкам всегда относился уважительно и на уроки приходил с чистым носовым платком. Химик ни под кого не прогибался и уважал честность и прямоту. Если не выучил или не понял, то можно было ему об этом прямо сообщить – и тогда он не ставил двойку. Но потом обязательно спрашивал снова. А на уроках «защиты отечества», под расслабленный галстук, тоже рассказывал басни: о бывших учениках, которые приходили с ним выпить в подсобку, о своих диалогах с проститутками, и прочих «мужских вещах».
И можно долго спорить, были ли наши учителя героями или же деспотами, но одного не отнять: они, хотя бы отчасти, все-таки сделали нас такими, какими мы есть сейчас. Спасибо им за это.
