Спор о древних и новых: откуда взялся аргумент «раньше было лучше»
Разрыв шаблона
Именно так вкратце можно объяснить подоплеку «Спора о древних и новых». В самой основе ренессансного гуманизма заключался логический парадокс. Гуманисты воскресили античную классику и, взяв ее на вооружение, попытались решать практические задачи современности. Они высоко оценивали литературные достоинства той эпохи, возобновили изучение и применяли методы древней риторики. И чем дальше происходило погружение в античность, тем больше интереса возникало у исследователей. В результате их начали волновать не только предметы искусства, но и конкретный исторический процесс их возникновения.
Ученые эпохи Возрождения изобрели многие из приемов и методов современной филологии. Две эти тенденции, которые сначала находились в гармонии друг с другом, в конце концов оказались несовместимы. Чем больше гуманисты изучали систему власти древнего мира и придавали «классике» неприкосновенный и вневременной статус, тем сильнее их исследования рождали внутренний спор, подтачивали их представления о древности. Стала осознаваться непоследовательность древних авторов, противоречивый характер их произведений. Устои зашатались. И тенденция идеализации Античности сама же и породила критический подход к осмыслению истории.
Со временем эти различия только усиливались, что в итоге и вылилось в общественную полемику, расколовшую интеллектуальную элиту Англии и Франции на два противоборствующих лагеря – защитников древности и модернистов. Первые считали античное искусство чем-то безусловным, «нормой и недосягаемым образцом», которого невозможно достичь, но к которому тем не менее необходимо изо всех сил стремиться. Их оппоненты полагали, что Античность – пройденный этап, который должен остаться там, где ему и место – в прошлом, а современного человека должна интересовать в первую очередь современность. Горячая публичная дискуссия, которая вошла в историю как “Спор о древних и новых”, формально началась 27 января 1687 года и бушевала последующие тридцать лет.
Кто начал первый?
27 января 1687 года на знаменитом заседании Французской академии со своей поэмой «Век Людовика Великого» («Le Siècle de Louis le Grand») выступил Шарль Перро и с вызовом представил точку зрения «новых».
В поэме, написанной в форме традиционного славословия монарху, Перро сравнивает век Людовика XIV с «золотым веком» римского императора Августа и отдает безусловное предпочтение современности. Свой тезис он мотивирует общим прогрессом наук и ремесел, в котором видит явное превосходство нового времени над древностью. Так, изобретение телескопа открыло взору человека звездные миры, недоступные древним, а микроскоп позволил заглянуть в тайны живого мира, незримого простому человеческому глазу. Знания древних о мире были несравненно более скудными, а порой и ложными. Отсюда Перро делает прямой вывод относительно превосходства нового времени над древностью и в области поэзии, в особенности же относительно преимуществ поэзии французской в сравнении с греческой и римской. Это утверждение Перро сопровождает прославлением просвещенного и мудрого правления Людовика XIV, способствующего расцвету наук и искусств еще в большей степени, чем правление Августа — расцвету поэзии римской.
При всей традиционности этого панегирика позиция Перро имела и объективно-историческую основу. Она отражала рост национального самосознания, который опирался, с одной стороны, на достижения французской культуры, с другой — на укрепление международного политического и военного престижа Франции. Строительство дворца и парка в Версале, учреждение нескольких академий (живописи, музыки, надписей и др.), деятельность многих выдающихся живописцев, зодчих, музыкантов, поэтов утверждали право Франции на роль высшего арбитра и эталона в области художественной культуры.
Выступление Перро было поддержано значительной частью членов академии, увидевших в нем достойный способ поздравить короля с благополучным выздоровлением. Но оно вызвало резкую реакцию со стороны Буало (к тому времени уже избранного в академию). Буало не мог принять ни основного тезиса Перро, оскорбительного для ученика и поклонника античных поэтов, ни той неумеренно льстивой формы, в которую этот тезис был облечен. Безоговорочное восхваление современности как вершины мирового исторического развития, ее явная идеализация должны были неминуемо вызвать гнев и негодование поэта-сатирика, вот уже четверть века открыто бичевавшего пороки современного общества, в том числе и нравы двора. Столкновение литературных взглядов осложнилось несовместимостью морально-общественных позиций обоих противников. Выступление Буало поддержал Расин, назвавший поэму Перро всего лишь остроумным парадоксом, который нельзя принимать всерьез.
Однако Перро не сдал позиций. Свою систему взглядов и видение философии искусства Перро подробно изложил в четырехтомном собрании диалогов «Сравнение древних и новейших авторов» (Parallèle des anciens et des modernes, 1688–1697), где проявил себя в качестве рационалиста и сторонника идеи прогресса.
Начало аналогичной культурологической полемике (столкновение классицистов и модернистов) в Англии положило эссе У. Темпла «О древнем и новом знании» (1689), в котором утверждалось, что все нынешние открытия меркнут перед достижениями античности. Один из тезисов Темпла был следующим: ни один современный историк не может тягаться с историками прошлого. Темпл полагал, что только древние смогли найти верное соотношение стиля и содержания, позволяющее создавать совершенные сочинения, объединявшие красноречие и личный опыт автора. Он утверждал, что из классических историй можно почерпнуть модели управления и законодательства, а потому они являлись (и являются) наилучшими руководствами для государственного деятеля. Лучшие же современные истории – это те, которые в наибольшей степени подражают древним историческим сочинениям, пусть даже они никогда и не смогут сравниться с ними.
В 1694 году молодой эрудит У. Уоттон ответил на это эссе книгой «Размышления о древнем и новом знании». Оппонируя тезисам Темпла, Уоттон должен был обнаружить контраргумент и относительно историков. К 1694 году он нашел два исторических сочинения, способных, на его взгляд, сравниться с произведениями античных авторов: это были «Мемуары» Филиппа де Коммина и «История совета Трента» Паоло Сарпи, выбранные на основе критериев, взятых у Полибия. Контраргумент Уоттона не показался Темплу убедительным: ни «Мемуары», ни «История совета Трента» не являлись «историями» в его понимании, поскольку не освещали великих событий и не представляли собой образца блестящего стиля.
Парадокс заключался в том, что критерии оценки исторического сочинения были сходными как у сторонников «старых», так и сторонников «новых». И те и другие ориентировались на античные образцы и полагали, что историческое сочинение должно нести читателю мораль, пример, урок и назидание, что одной из его функций является воспитание политического деятеля и гражданина. И те и другие признавали ценность личного опыта историка.
Чтобы подытожить: претензия «новых» состояла в том, чтобы занять место «древних», присвоить себе авторитет – стать новыми «древними». И здесь стоит вернуться почти на столетие раньше и вспомнить , что в трактате «О значении и успехе знания, божественного и человеческого» (1605) Бэкон перевернул старую метафору, уподоблявшую «древних» почитаемым старцам, представив «древние века» как юный возраст, а современность – как зрелость человечества. В изложении Л. Нормана, логика «новых» была следующей: «Новые – подлинные древние, и если древность обладает авторитетом, следовательно, авторитет оказывается на стороне новых». Этот момент был определяющим для риторики «новых», когда речь шла о «древней» и «новой» словесности: сопоставление с «древними» осуществлялось в соответствии с важным в риторической культуре принципом соревнования.
Высказывания вышеупомянутого Уоттона показывают, что предмет сопоставления «новых» с «древними» – excellencies («преимущества»), глагол excel («превосходить») является самым употребляемым. Отвечая Уоттону в «Битве книг» (1704), Джонатан Свифт описал отношение друг к другу «древних» и «новых» в образе двух вершин Парнаса, из которых более высокая принадлежит «древним». «Новые» вообразили, что «древние» закрывают им вид, и потребовали, «чтобы Древние перебрались вместе со всем своим влиянием на вершину пониже, которую Новые любезно им уступят и переедут на их место». По сути, «новые» претендовали на то, чтобы быть частью вневременного канона.
Так кто в итоге прав?
В 1694 году произошло официальное примирение главных участников «спора» — Буало и Перро. Оба противника, однако, остались каждый при своем мнении. «Спор» был продолжен следующим поколением уже в XVIII веке и касался преимущественно отдельных частных вопросов — критики Гомера и его переводов, прозаической или стихотворной трагедий и т. д. Но главная идея Перро — о прогрессе цивилизации и культуры — утвердилась в эпоху Просвещения как основная и бесспорная.
Но может ли в таком споре быть один победитель? Вряд ли. Не секрет, что задачи искусства в период Античности, Средневековья и Нового Времени разнились очень сильно. Для Античности каждый ремесленник был художником, в то время как деятельность живописца и скульптора была просто более сложным ремеслом. Для того времени характерно практически нулевое представление о творчестве и творческом акте, и несмотря на это, древние греки смогли создать бессмертные образцы искусства. Искусство Средневековья должно было носить морализаторский характер и напоминать о вечном, искусство романтизма видело своей целью богоподобное творчество. Искусство двадцатого века представляло свой идеал в отрицании всего того, что видели своей целью предыдущее эпохи, периодически заявляя о смерти искусства. Исходя из того, что на сегодняшний день очень много самых различных представлений о целях и задачах современного искусства, мы не можем с полной уверенностью сказать, какой общей целью озадачено искусство наших дней, тем более нам тяжело представить, чем будет жить искусство, к примеру, через сто лет.
Вывод: спорить и дискутировать об искусстве – благое дело, которым с успехом занимаются не одну сотню лет. Но правота какой-то одной стороны этих споров – явление в высшей степени абсурдное.
