Там, где темно и грязно: как закрывали GDSHN, и почему мы будем скучать
Владислав Недогибченко сходил на погром в последний вечер GDSHN и рассказывает, почему в условиях Киева это большая потеря.
Сложно понять, как все это началось. В какой-то момент бармены (среди которых большинство, собственно, владельцы) оказались на барной стойке, со всех сторон полетели какие-то жидкости, одежда пропиталась экзотическими запахами и окрасилась белыми пятнами (надеюсь, сливки). По-гусарски пошли бить бокалы. На диване как будто расчленили труп. Девчонки завизжали и требовали поставить Дорна.
А, вот еще вспомнил. До этого ломали дверь в туалет. Ломали поступательно и сначала вроде бы даже как-то игриво, вполне смахивало на запланированный перформанс. Среди прочих вещей, которые в тот вечер продавали на аукционе, был и такой вот не физический лот – можно было купить возможность взять клюшку для гольфа и расфигачить, наконец, эту ненавистную дверь в единственный туалет (кто был – знает, сколько раз приходилось стоять перед ней в очереди, пока какая-нибудь пьяная в доску нимфа наводила там марафет). Сначала в двери появились такие себе художественные порталы, но все это ненадолго – через каких-то полчаса дверь сорвут с петель, а за ней из туалета полетят настенная мыльница и держатель для бумажных полотенец.
На полу под ногами – реквизит к фильму про английских футбольных фанатов времен “Эйзеля”. Еще несколько минут – и вокруг уже пахнет жареным. На этот раз не в переносном смысле, хотя огня вроде бы нет. Включается пожарная сигнализация, которую никто не может выключить, празднество движется к апогею.
Какие-то люди выносят под шумок кресло (судя по всему, реально унесли, больше его никто не видел). Какая-то девушка вопит о том, что сейчас у всех будут проблемы, затем уходит, но потом почему-то возвращается – забрать с собой остатки сорванной двери.
Вроде как всем в пору опустить взгляд и тихонечко пойти вон – полиция ведь сейчас вон какая активная. Но выходишь на улицу – а там какой-то Вудсток. Все те, кто до этого устраивал Луперкалии в подвале, как будто вышли на перекур. А еще, такое ощущение, что размножились прямо по пути. Из бутылок возле мусорки можно собрать Тадж-Махал. Знаменитая бабка со второго этажа так и не появилась – наверное, уехала к родственникам.
И вот тут сразу парадокс – никто не расходится, никто не готов так вот сразу. Даже несмотря на то, что подъезжает полиция, и паренек в форме вежливо говорит: “Доброго дня (на часах часа 2 ночи), не підкажете, що тут відбувається?”. А я бы и рад подсказать, но сам толком не знаю. Так уж случилось, что прощание с “гадюшней” оказалось каким-то слишком эмоциональным даже для тех, кто к нему готовился, или наоборот – не придавал значения.
Фото: Евгений Павлик
Другой парадокс в том, каким образом GDSHN за полтора года стал культовым местом, работая как попало и ничего толком для этого не делая. Мне видится лишь одно объснение – искренность.
Посудите сами. В Киеве все, кому не лень (и даже те, кому лень) пошли открывать бары. Красиво выпить – не проблема, но кого не спросишь, у всех одна цель: повышать, прости господи, культуру пития. Другие цели кончились. Остался только белый кирпич на стенах, замысловатые (но прикидывающиеся незамысловатыми) названия и повышение, мать ее, культуры.
А “гадюшня” не пыталась. Более того – она, такое впечатление, иногда эту культуру пыталась понизить.
Но делала это честно и с людьми, которые интересовались не культурой пития, а возможностью напиться. Так, чтобы как у Хемингуэя, только жестче. Но не настолько, чтобы как на Гидропарке. Заведение, сделанное на коленке и закрытое из-за банального повышения аренды. Вместо бизнес-плана – работа по никому не известному графику. Вместо умных лиц, принюхивающихся к аперолю – лица, которые на утро будут выглядеть не очень.
Здесь всего было в меру и все сходило с рук. Даже очередь в туалет (хотя это всегда был ад – прим.ред.), потому что иной раз ты мог, стремясь в уборную, воодушевленно дернуть ручку двери, с опозданием осознать, что находящаяся внутри девушка ее забыла закрыть, а затем с ней многозначительно переглядываться весь оставшийся вечер. Типа “я-то знаю твой секрет, милая”.
А с другой стороны – можно было прийти, начать смотреть стрим чемпионат по “Доте” и по пьяной лавочке вступить в спор о ней с каким-то задротом, при том что в “Доту” ты играл два раза в жизни. Или проигрывать кому-то в МК (всегда был кто-то, кто играет лучше). Место, где всегда было много хипстоты, но какой-то компромиссной, не вызывающей желание достать браунинг девятого калибра. Где тебе не парили изощренный алкоголь, но все стоило тех денег, за которые было комфортно надираться, как Джимми МакНалти в “Прослушке”.
Фото: Евгений Павлик
Старина Хем писал про бар, где светло и чисто. Но это он потому, что дефицита противоположных мест в жизни не испытывал. Здесь же, в условиях Киева 2015-го, будет очень не хватать уютного подвальчика на Бассейной, где было темно и грязно. Где было все и сразу. Но где при этом находились более или менее такие же люди, как ты сам. А сигнализацию в ту ночь, кстати, так никто отключить и не сумел.