New friend every day: fashion-редактор Vogue Таня Соловей
Таня – “журналист от вога”, евангелист моды, а теперь еще и часового и ювелирного мастерства. И еще большой вдохновитель к тому, чтобы этой самой модой увлечься как искусством, историей и большим культурным пластом человечества.
Таня родилась и жила в Донецке, работала учителем, потом журналистом в журнале Domino, с ним же поехала впервые на Milan Fashion Week, потом кто-то сказал: “А давайте снимем фешен-стори на Капри”, – и так началась ее история про моду: Таня писала для “Коммерсант WEEKEND“, Harper’s Bazaar и UFW daily (газета Ukrainian Fashion Week), и когда в Украине появился VOGUE, отправила туда резюме и начала там работать.
Когда-то, пять лет назад, я позвала Таню рассказать о фешен-журналистике для нашей Beintrend Fashion School и была удивлена ее глубиной восприятия моды, любви к своему делу и легкостью, с которой она об этом говорит. Сегодня Таня – мой #newfriendeveryday и снова заразила меня этим интересом и страстью к моде как искусству (все мои друзья тут).
– Каждый, кто что-то делает в моде, втайне хочет попасть в VOGUE – “журналист от вога”, как мы говорим.
Несложно отличить тексты журналиста, который впервые приехал на Неделю моды в Париже, – он обязательно сначала рассказывает о своих мытарствах: о том, как он ехал на метро, холодно, не было в списках, но он прошел… Но когда он увидит показ Chanel или Saint Laurent, он прикасается к волшебству и все прощает.
Инфицироваться модой проще, чем гончарным мастерством. Очень легко полюбить моду: проще, чем кино или картины. Это дрожание рук при виде платьев определенного дизайнера, прикосновение к тканям в шоу-руме, попасть на тот_самый показ… Когда ты видишь силу вещей, то понимаешь, насколько талантливые вещи тебя окружают – это тебя меняет, ты видишь потенциал социального лифта.
– Но тем не менее, Таня, давай признаемся: в процентном соотношении модой интересуется очень мало людей?
– На самом деле, мода нужна нашему маленькому треугольнику – Золотоворотская – Пассаж – Городецкого…
Интересоваться модой – это звучит как привилегия. Это как развитость. Это долгая красивая история, которую ты переживаешь.
Иногда я бываю в больших торговых центрах и смотрю на то, как люди выбирают одежду. Они сами себе не признаются, но интересуются модой. Ты видишь все эти селфи в магазине Michael Kors, как они смотрят в камеру, ставят ноги, понимаешь, что все насмотрелись “Инстаграма” и “Пинтереста” и волей-неволей _интересуются_: не вирально, но показывают практический интерес.
Каждый раз я убеждаюсь, что люди более разборчивы, чем мы от них ждем.
– Я часто вспоминаю Анну Винтур, которая сидит на заднем сиденье лимузина в “Сентябрьском номере” и говорит о том, что люди боятся моды. О том, что есть дресс-код, а есть мода. Есть элегантность, а есть мода. Есть стиль, а есть мода.
– Средний человек, когда видит коллекцию авангардного дизайнера, скажет: “А что, это все носить надо?!” А мама до сих пор мучает меня вопросом: “А что модно?”
Даже если просвещать людей в сфере моды, то они начинают интересоваться этим – но с презрительным равнодушием.
Главное рассказать так, чтобы заинтересовались хоть как-нибудь.
– Может ли мода тебе надоесть когда-нибудь?
– Нет, ты просто начинаешь смотреть на это иначе, издалека. Ты не подбегаешь и трогаешь, а смотришь со стороны.
Сейчас я увлеклась часами и бриллиантами: могу всем надоесть в редакции “базелями” и “турбийонами”.
Но так как в моде уже взрослый автор, и у меня есть ритмика и дисциплина, то это спасает мои страстные тексты.
С часами интересная история: ведь они давно не используются для того, чтобы смотреть время. При этом, меньше ими интересуясь, мы теряем большой культурный пласт человеческой гениальности и совершенства.
Без них можно прожить, но мы лишимся куска цивилизации, в которой живем сейчас.
Часы – это феминизм с женским лицом: ведь большая часть делается для женской аудитории. Внешне они с бабочками и цветами, а внутри – солдатская, глубоко продуманная точность. В итоге “бабам – цветы, детям – мороженое”, и тебе вроде как разрешили с бабочками быть умным.
– В моде меня начала интересовать гениальность придумки: ткани, материалы и технологии. Мне интересно рассказать о том, насколько сложно сшить это платье. Если ты будешь достаточно любопытен, тебе расскажут все эти детали: и оказывается, что это целая поэма – рукотворность, гениальность и мастерство человеческое. Поэтому есть смысл в этом оставаться, чтобы все узнать.
Когда я начала интересоваться природой производства одежды, я принципиально отказалась от покупки масс-маркета: это было непросто – раздать весь свой H&M и Zara, но у меня получилось.
Но важно помнить, как производится весь этот масс-маркет: когда в Бангладеше на фабрике в 2013-м погибло 1135 человек (это там производилось 29 брендов фаст-фешен). Вся эта масс-маркет-одежда сделана в таких местах, где о людях не заботились… Разумеется, иногда бренд даже не в курсе ситуации на производстве, где он размещает заказ, но этим стоило бы поинтересоваться: это такая моральная дилемма – одеть всех и произвести дешево или делать с умом, заботой и смыслом.
– Есть некоторые украинские доступные бренды, которые настолько безынтересны в желании все поставить на поток: их размышление о формах возникает на уровне примитивной геометрии – пришить к прямому пальто рукава. Но одежда должна украшать, а ткань не должна быть такой, чтобы тебе было стыдно за того, кто это будет носить.
В этом смысле хорошо ходить по музеям и видеть, в какой ткани ходили крестьяне, например, прошлых веков – гораздо качественнее того, во что одет сейчас наш средний класс.
И фаст-фешен в принципе: то, что мы покупаем и выбрасываем, покупаем и снова выбрасываем – в конце концов ты и себя выбросишь на помойку так же, как и те вещи, которые ты менял и менял, и менял.
Страшно, что в мире так много плохих вещей, которые еще не носили, а они уже вышли никудышние. При этом использовали столько сил и ресурсов…
Гениально сделанная вещь – как венец творения. Вот руки ткали, вот мозги придумали, и вот идеальное пальто, ты его носишь и радуешься за человечество.
– Я очень люблю Париж. Там я скучно провожу время в музее Помпиду, успешно минуя бары.
И вот я встречаю людей возле Лувра в уггах и трениках с вытянутыми коленками, которые гуляют со всем этим “мля, Вась”.
Меня оскорбил их внешний вид, они выглядели так дурно и унизительно. И их путешествие было такое же странное, как эти их неуместные треники. Ну тут же Жанна Д’Арк, и рядом идут подтянутые французы в правильных кожаных ботинках. И те в сереньком, и те в сереньком – но такие разные!
Я в Киеве так же провожу выходные: а пойду-ка я в Ханенко! И я смотрю на, к примеру, фламандцев, и эти картины со мной говорят, и я выхожу в хорошем настроении. Я не могу после этого в Париже гулять в трениках и в уггах.
Мне Брейгель не позволяет.
Такая же неразборчивость у тех, в трениках, и в еде, и в выборе фильмов. И можно поехать в Париж и увидеть только Елисейские поля и сказать: “Фу! Столько китайских туристов!” А можно отойти от Эйфелевой башни и пойти в Латинский квартал, например…
В этом смысле мода меня вывела на эстетику. Это была моя сувенирная лавка, через которую я вышла.
