New friend every day: медиа-коуч Павел Инов
Привет! Это Павел Инов, медиа-коуч и, пожалуй, лучший кастинг-директор Украины. Павел работал каскадером и оператором, на протяжении одиннадцати лет был кастинг-менеджером СТБ и других каналов, провел 8000 кастингов, в том числе для “Танцюють всі”, “Зважені та щасливі”, “Холостяк”, а 20% украинских медиазвезд прошли через его обучение.
Павел учился в Киевском театральном, потом – в школе телеведущих в Лондоне и в Лос-Анджелесе, проходил курсы в Стэнфорде, а сейчас открыл свою компанию в Пало-Альто, работает для украинских клиентов и телеканалов как независимый медиакоуч и создает новых звезд.
С Павлом мы проговорили три часа и могли бы еще пять, но у меня сгорели все избы и пора было бежать. Я точно знаю, кто научит вас говорить на камеру в этой стране, – это Паша. Мой #newfriendeveryday и человек, который рассказал мне о том, почему нельзя есть семечки, если ты хочешь стать великим.
– В детстве я мечтал быть музыкантом, большим артистом. Я всегда был творческим. Хотя, честно говоря, в классическом смысле Советского Союза 80-х годов я был абсолютным неудачником, потому что все время хватался за разные вещи, а возможностей у моей семьи не было вообще никаких.
– Я родился на Оболони, а потом папа решил переехать на Троещину, и жизнь дала трещину: из моего класса только я был больше двух раз на Майдане – люди с Троещины выезжали в центр столицы исключительно на экскурсию.
– Мой папа дружил с Подервянским, с Фалесой, а я тогда познакомился с маленькой Ани Лорак. Мы слушали ее демо-версию, первую кассету у себя дома. Мой брат шел по художественной линии, у нас было много художников в семье и друзей, а вот папа тусовался со всеми этими ребятами-музыкантами, но при этом у нас не было возможностей уходить во что-то с головой: банально не было вещей.
Хочешь заниматься баскетболом, да? Тебе нужно купить шорты и мяч. Я тогда шел везде, где было бесплатно: в ЖЭКе я ходил на английский язык, ходил на айкидо какое-то социальное – защищать бедных людей от хулиганов. И я понимаю, что на меня всегда смотрели родители как на что-то жутко неперспективное: он то ногами машет, то он уже танцует, то он уже поет, то он уже на барабанах играет…
– Мой брат был в этом плане более перспективным, потому что он всю жизнь рисовал. Сейчас дизайнер интерьеров и рисует тоже. Вот он – человек профессии. Кем будет Инов Павел, никто не понимал. Тем более что я там чего-то добивался и бросал: мне становилось скучно, и я шел дальше.
– Я всегда хотел быть кем-то очень важным. Для меня было важно иметь какую-то миссию, я никогда не хотел быть сильно богатым или еще что-то такое, но вот миссия, чтобы обо мне знали, чтобы я помогал людям, вот это с детства у меня было.
– Есть очень ценная история, которую я не очень люблю рассказывать, но которая сформировала меня как профессионала: однажды, когда мне было лет 11, моя мама принесла в дом видеокамеру. Я сидел и ел, она меня снимала. Потом уговорила меня спеть песню Nothing Else Matters, Metallica. Потом рассказать какое-то стихотворение. И она потом позвала всех друзей, всех знакомых, всех вообще с улицы в нашу телевизионную, и зашло человек 20 посмотреть эту кассету, на который был только я и быт и верования древнего Инова: что он делает, как он разговаривает, что-то туда-сюда ходит. И это был первый раз, когда я посмотрел на себя со стороны. И у меня внутри все оборвалось: это был подростковый период, я был весь в прыщах. Мне нравилась “Металлика”, поэтому я отращивал волосы. Но волосы это еще полбеды, но ломающийся голос, я жутко неопрятный, у меня есть дефекты речи, причем очень конкретные: я не выговаривал букву “Л”. Я задыхался в кадре. И вот это у меня было крайне выражено, это было очень манерно, это было как-то противно даже.
– Я смотрел на себя, и мне не хотелось жить. Я смотрел на этот ужас и спрашивал у людей: “Ну это же не я, ну скажите, что это не я. Камера всё искажает!” А камера действительно искажала еще и звук. Об этом тогда мало кто говорил. У меня не было никаких знаний об этом, но выводы я для себя сделал: я перестал разговаривать по телефону со своими друзьями, я перестал общаться с людьми на улице. Это повлияло на меня драматически. Я заикался и я понял, что если я так говорю, тогда лучше не говорить. Самое страшное, что люди во многом думают, что с этим ничего нельзя сделать.
После этого я начал заниматься фехтованием. Неудивительно – это спорт, в котором надо закрыть маской лицо, там где никто ни с кем ни о чем не разговаривает, ты просто стоишь и бьешь человека. Что же это, если не сублимация? Я промолчал до 18 лет, наверное. Потом я развил в себе эти навыки и просто стоял, наверное, от отчаяния бил этой саблей справа налево снаряд. И просто набил нужное количество навыков бить людей палкой. И вот в какой-то момент я просто получил травму и вылетел из этой всей истории. Это было как раз к 18 годам.
– В какой-то момент я понял, что вот это фехтование мне нафиг не нужно было. Мне в школе поставили тройку по физкультуре, потому что я пропускал, и тем самым перечеркнули возможность поступать в Институт физкультуры и спорта. И в тот момент меня позвали в качестве каскадера, потому что я умею фехтовать. Мы пиарили нашу школу, на всяких рыцарских турнирах, некую каскадерскую группу “Скиф-Арт” в Пирогово, мы жили вместе с лошадьми. Я учил ребят из школы фехтованию, а они учили меня верховой езде.
– В итоге я оказался на съемочной площадке “Огнем и мечем” Ежи Гофмана, потом снялся во всех украинских фильмах про казаков (кроме как про казаков, в Украине ничего не снимали с каскадерами).
– В какой-то момент пришел режиссер-постановщик трюков и сказал: “Слушай, а ты не хочешь поступить в университет?” Я говорю: “Какой университет, для каскадеров?” Это звучало как “не хочешь ли ты учиться в школе Гарри Поттера, давай мы тебя зачислим, и ты там будешь некромантом”. Все, что для того надо было, – это уметь фехтовать. И я со своими навыками фехтования поступил сразу на 3-й курс Академии руководящих кадров культуры и искусств на режиссера-постановщика оригинально-трюкового жанра. Можешь себе представить универ, где приходишь с утра и изучаешь мототрюки, потом на лошадях скачешь, потом на мечах дерешься?
– Это была мечта каждого мальчика – парк аттракционов: мы прыгали со стен на обычные картонные коробки (именно так и выглядит страховка с высотных трюков). Ты знала о способности коробки такое делать? Как делается страховка: например, я прыгаю из этой надписи “Ресторан” – ну здесь метра 3 с чем-то. Так вот, здесь кладется два слоя картонных коробок, и когда ты прыгаешь, ты должен прыгнуть плашмя, тогда коробка под твоим весом складывается, и воздух, который находится в коробке, срабатывает как воздушная подушка.
– Потом я учился на операторском, и я понял, что моя задача – просто снимать мир таким, какой он есть, делать его красивее, ничего не контрибьютить, но красиво подавать то, что есть по картинке. Там же я научился режиссуре и актерскому.
– Я учился в театральном, и у меня был преподаватель, который похож на Карабаса-Барабаса: с огромной бородой, толстый, упитанный, но красивый (потом мы узнали, что он еще и учился в духовной семинарии). Всегда, когда он заходил в аудиторию и делал два хлопка, мы должны были упасть. Даже если у тебя в руках кофе, ты не можешь его поставить – ты падаешь с ним и выливаешь кофе на себя. Я научился группироваться – это большая польза: уметь расслаблять свои мышцы при падении очень важно. Потом, уже когда ты падаешь, ты не разливаешь на себя кофе, и уже даже не ударяешься об табуретки, рядом стоящие. Жизнь тебя временами бьет вот так двумя хлопками, а тебе надо упасть так, чтобы не разбиться.
– Этот же Карабас-Барабас научил меня не есть семечки: настоящий творец не может есть семечки! Вот ты режиссер, я на режиссерском учился, твой задача – все время что-то придумывать, все время кому-то звонить, что-то предлагать, находить деньги, тебе нужно делать замечания, а когда ты ешь семечки, ты забираешь у себя все: у тебя заняты руки, голова, рот, и как творец ты одновременно исчезаешь, ты становишься ничтожеством.
– Когда я закончил универ, мне пришло предложение от СТБ: тогда у них был всего лишь один этаж, пара кабинетов и сто человек в персонале. Сначала мне отказали, так как у меня было слишком много опыта для ассистента режиссера, а некоторое время спустя, когда появился “Орел и решка”, пригласили кастинг-директором (тогда я еще понятия не имел, что это за работа такая): тогда меня подкупила зарплата в 3 раза выше, чем была, и новые туалеты (после привычной Студии Довженко с разбитыми туалетами это был просто рай).
– За первый год я познакомился со всеми медиаличностями Украины и занимался абсолютно всем: никто не понимал, что такое кастинг, никто не понимал, где начало, а где конец этой профессии. Поэтому занимался всем, что связано с людьми. Тогда мы еще не знали, что это будет крупнейший кастинг-отдел для крупнейшего продакшена в стране.
– За 11,5 лет я провел более 8000 кастингов: 50 проектов не только на СТБ, а еще на ICTV, на Новом канале, в России. У меня нет иллюзий на тему того, что я лучший кастинг-директор в стране, а может, и в СНГ.
За эти 8000 кастингов я понял, что все делают одни и те же ошибки. Кастинг – это собеседование, то есть место, где ты должен продавать себя, показывать сильные стороны. А все приходят и показывают только слабые: ведут себя максимально некомпетентно и растерянно.
– Когда я искал звезд и новые лица, я понял, что у нас хромает образование: я начал анализировать все универы, все курсы телеведущих, их подходы и понимал, что идет что-то не так.
– За свои деньги я поехал обучаться в Лондон – крупнейшую школу телеведущих, которые готовили ведущих для Top Gear. После этого (за свои же деньги) поехал в Лос-Анджелес, в крупнейшую школу телеведущих, элитарный курс, где только американцы и только телеведущие, куда попал каким-то чудом: это к вопросу “никогда не спросишь – никогда не получишь”.
– Когда я работал над вторым “Холостяком”, я понял, что мне надо учиться дальше: если ты на своей ладони держишь рынок телеведущих, а они все слабенькие, то ты тоже слабенький. Потому моей задачей было их взрастить.
– Я просто начал подавать во все школы телеведущих в Лос-Анджелесе свои заявления. Мне дважды отказали. Я написал в школу Марки Костелло, у которой оскароносный дедушка и папа, огромное количество наград. Она работает с Кардашьян, Келли Осборн, работает с большим количество крупнейших ведущих в стране и занимается кастингами ведущих по Америке. Мне отказывают как эмигранту и предлагают какие-то компромиссы – экскурсии за десятку долларов.
В итоге мне помогла Ольга Слесаренко и написала рекомендательное письмо и сказала “будь проще, и к тебе подтянутся”. В итоге меня взяли.
Дальше был вопрос – а где же жить в этом дорогом городе? Нашелся мой клиент, который позвал меня пожить у него. Я был готов на раскладушку… Но в аэропорту меня встретили на роллс-ройсе, привезли в огромный особняк в Беверли-Хиллз, где соседями были Том Круз, барабанщик Blink-192, чуть-чуть выше – Билл Гейтс…
Это был такой скромненький дом на несколько этажей, весь в современном искусстве на кучу миллионов с огромным infinity pool, уходящим в небо. Мой приятель был невероятно щедр ко мне, он сказал: “Чувак, я через пару дней уезжаю, посматривай за вещами!” Мне дали машину – тачку моей мечты – Jeep Wrangler Rubicon, без крыши, полностью затюнингованный…
Сначала было какое-то ощущение нахлебника, но на самом деле нет. Я понимаю, что я очень долго к этому шел. Я его тренировал для очень успешного шоу. Мы сделали из него очень популярного чувака. Я заработал этот авторитет, этот кредит доверия.
– Я учился с людьми, которые ведут американский “Холостяк”, несколько ведущих Late Night, которые там топ. Младшие Болдуины, там был такой звездный состав этого класса, что мне не передать. И ни одного иммигранта, ни одного человека из другой страны. Все американцы, с поставленной техникой речи, с 12 видами акцентов…
Там была куча агентов, кастинг-директоры крупнейшие в Голливуде, а я во второй пятерке. И мне сразу надо было выйти на камеру, на людей, сказать, кто ты такой, что в тебе есть тайного, скрытого. К тому моменту я был уже достаточно опытным кастинг-директором, у меня было уже столько же проектов, сколько у этой Марки Костелло, и непонятно, кто из нас круче, потому что наш “Холостяк” лучше, чем их, и это уже доказанный факт.
…Сижу, фонюсь по поводу английского. Выходит первый чувак, его звали Тревор from Texas, его трясло, и начал нести ахинею. Марки Костелло спросила: “Если вы увидели его именно таким, каким он себя презентовал, то, пожалуйста, поднимите руку”, – зритель чувствует либо нет. Он сказал кучу хороших вещей о себе, никто не поднял руку, никто не увидел этих хороших вещей.
– И тогда произошел очень интересный для меня “инсайт”, и я понял “вот, к чему ты ведешь”. Я вышел и первым делом сказал: “Hi, I’m from Ukraine. Я вообще не должен был быть здесь, но я тут. У меня плохой, наверное, акцент”. Я начал подавать все свои отрицательные качества, что я, например, болтун, как часть своего собственного бренда, просто говорил то, что они могли увидеть со стороны.
В тот день был драматический момент абсолютно, потому что сбили боинг. Я не в Украине, я живу в Беверли-Хиллз, катаюсь на офигенных тачках, вокруг меня куча звезд, все зашибись. А там… Я узнал об этом прямо на уроке, на этой сессии. И более того, это была тема, которую обсуждали все в зале, нужно было сказать “что вы думаете по поводу падения самолета”.
И после пятого человека, который сказал что то вроде: “Oh, you know, I’ll never gonna buy Malaysian airlines tickets, they ruined. I think, they gonna be broken, they lost their second plane, come on, they do a bad business”, – и они все время говорили о бизнесе, о том, что это плохая авиалиния, что их акции начнут падать. Говорили о чем-то вообще неэмоциональном, даже не было “нам жаль, что погибло много людей”.
И вот я говорю: “Originally I’m from Ukraine”. И они такие: “Oh, ok, you are from Ukraine, what do you think about the airplane crush?” И я помню, что в этот момент забыл, где я и с кем я разговариваю, какая моя основная задача.
Я посмотрел и сказал: “What the fuck are you talking about? What kind of airplane crush? It’s the fucking war out there!!!” Мы жили в мире, я понимаю, что вы все здесь американцы, и я сказал такую фразу: “Вы все это берете как будто бы так и надо, вот этот мир и все такое, у нас тоже был мир, у нас тоже все было зашибись, а потом вдруг кто-то начал на кого-то наезжать, стрелять и т.д., это жесть”. И я сижу и понимаю, что эта тема была для меня настолько волнительная, что я не сдерживал себя, я не думал о том, как я говорю, не думал о том, как правильно я выговариваю, какие слова я подбираю, я говорил то, что я чувствовал. Я понимал, что переживал за своих родственников, и я вообще не понимал, что с этой информацией дальше делать. Я начинаю объяснять, что такое жить в центре, где Сотню расстреливали, я переживал это все по-своему, и когда ты сидишь дома и ты боишься выйти из квартиры, потому что ты не знаешь, прилетит пуля или не прилетит, и это впервые для тебя, ты не привык жить в Боснии либо в Чечне с детства. Это все ломает твою психику в каком-то смысле…
– И вот я понимаю, что весь зал плачет и подняли руки все. Это первый раз на курсе. И вот Марки Костелло подняла руку и сказала: “Кто видел, что у Павла есть какой-то акцент?” – все подняли руку. И второй вопрос: “А вам не было посрать на это?” – и все подняли руку, что им было без разницы, какой у меня был акцент, когда я говорю от души, эмоционально, честно, когда я проживаю то, что я говорю. Это была история, которая winning all the balls. И потом по результатам двухдневного мастер-класса по 8 часов они всего 10 человек брали на приватные занятия, и я попал в первую пятерку благодаря этой истории. Я не знаю, повезло мне или не повезло.
– Я абсолютный фанат теории 10 000 часов Гладуэлла: если что-то делаешь так много времени, ты становишься в этом просто офигенный. Но лично я боготворю ошибки: чужие и свои. Если бы я не наошибался в детстве, я бы не стал тем, кем я стал. Если бы эти 8000 людей не зафакапили, у меня бы не родилась система, которая помогает не провалиться.
– Сейчас я могу с уверенностью сказать, что я знаю, как человеку продать себя так, избежав самых больших ошибок, которые он может совершить. И я понимаю, что это больше про человека, чем про медиа.
– У медиа свои правила. Я в каком-то виде являюсь неким переводчиком между медиа и людьми, которые с медиа не связаны. И вот здесь родилась, по сути, моя идея, мой бизнес: Павел Инов – медиакоучинг. Я преподаю в некоторых школах телеведущих, крупнейших в Украине и не только.
– В Украине женщины, к сожалению, очень плохо выглядят для своего возраста, по сравнению с Америкой: плохое питание, плохой сон, плохая работа. Наши актеры чаще всего – это небогатые люди, это люди, которые служат. Вот в Оперном театре не работают, а, как в армии, служат. Потому что зарплаты маленькие и не можешь сказать, что ты здесь работаешь. Но ты служишь чему-то большему – тебе не нужна большая зарплата, тебе так, чтобы на хлеб, на воду хватало, это же искусство.
– Две вещи, которые я открыл для себя в первый раз в Нью-Йорке: community – как более практичное понятие, чем просто окружение, и vibe: “The vibe of the coffee”, – вибрации, которые дают тебе ощущение, какие ощущения дает тебе кофе, какие ощущения дает тебе город, какие ощущения дает тебе человек, с которым ты общаешься, и т.д. Комьюнити – это district of business, district of art workers, district of workers, у каждого есть свой район, в зависимости от того, кто ты такой и чем ты занимаешься, ты живешь в определенном районе. И вот, например, все телевизионное комьюнити живет около Rockefeller Center, потому что там самое больше количество телекомпаний находится внутри и рядом с ними, там HBO и центральные офисы крупнейших телекомпаний, у каждого из них есть своя кафешка, куда ходят только телевизионщики, и оно все через дорогу: кофе, жилье, спортзал, работа.
– После той школы в Лос-Анджелесе я начал проходить некоторые курсы в Стэнфорде. У Стэнфорда есть очень заразительная вещь: они говорят про changing the world в Пало-Альто раз 10–20 минимум в день. А потом я влез немножко глубже в этот подход: они верят, что мир поломан и его надо починить. И по сути, они вместо того, чтобы брать за идею “давайте мыть посуду быстрее” или “давайте продавать эти автомобили, потому что их никто не продает”, смотрят, где что сломано, анализируют проблемы, находят способы решения этих проблем.
– В ближайшие 10 лет мне нужно решить проблему, точнее, нам совместно с Украиной нужно решить проблему самооценки во многом. Потому что самооценка – одна из главных вещей, которая забита у нас здесь. Люди в себя не верят патологически. Люди верят в плохие вещи проще, чем в хорошее. А отрицательное мышление никого никогда не приводило ни к чему хорошему.
Для меня сейчас очень сложный период, потому что я долгое время стоял за медиакомпанией. Я на фоне такого огромного холдинга Starlight, и, когда я представлялся от Starlight, я чувствовал, что этот бренд дает мне уверенность. Но в какой-то момент я понял, что это их бренд, не мой. Я слишком много брендов взял в своей жизни, чтобы понимать, что мне нужен свой бренд, чтобы продолжать то, что я хочу делать. Я пересмотрел отношения свои с телеканалом, и теперь я их консультирую, теперь СТБ является моим клиентом.
– В первые месяцы я почувствовал это страшное ощущение уязвимости, страх ответственности, того, что я сам ответственный за свою жизнь и за часть жизни клиентов, за которые я отвечаю. Сейчас я начинаю получать от этого кайф и понимаю, что это было лучшее решение за последние лет пять. Я понимаю, что хочу работать, а не сидеть на работе.
– Я понимаю, что, как мне в свое время надо было найти свой голос, я могу помочь людям найти свой. Нужно начать с того, чтобы найти не свои уязвимости, а как минимум 5 причин, по которым ты очень нравишься себе в кадре.
– Для начала начни с этого, иначе ты упадешь – ты просто не захочешь этим заниматься. У тебя должно это получаться. Найди те вещи, из-за которых “почему именно ты”. Потому что ты любознательная – вот почему ты. И неважно, что ты там не Кристина Агилера, какая разница? У каждого есть unique selling point! Я помогаю найти людям их unique selling point.
