New friend every day: главный редактор Bird in Flight Женя Сафонов
Привет, это Женя Сафонов, главный редактор Bird in Flight, талантливый журналист и любитель фотографии (которому, как он сам признается, всегда будто не хватает технических возможностей камеры для хорошего снимка).
Женя жил в Ташкенте и Херсоне, работал в «Газете по-киевски» и “The Village Киев” («том самом» первом киевском The Village, который все вспоминают, как печатную «Афишу»). Женя считает, что в журналистике должны работать люди, которые понимают, зачем они в этой профессии, вне зависимости от наличия профильного образования, и что можно стать успешным фотографом (и автором), если системно учиться и просто «do your job», выполняя задания разной сложности.
Женя не считает себя снобом, хотя с удивлением замечал такие комменты от других. И признается, что ни в коем случае не хотел бы таким казаться, так как напыщенность – от невежества. Я знакома с Женей еще с The Village, по делу Женя когда-то комментировал и мои тексты (от чего я, признаюсь, обижалась и страдала, хоть это и было справедливо), но несмотря ни на что, Женя – мой #newfriendeveryday.
Подписаться на все интервью с новыми друзьями (их больше сотни там) можно тут.
– Я пошел в первый класс в Ташкенте. Позже отца перевели в воинскую часть под городом и мы жили в кишлаке, где была только узбекская школа, потому я занимался с мамой дома (она была учителем младших классов). С момента детсадовского возраста я мечтал быть водителем: в кишлаке у меня была такая железная машина на педалях. И однажды я выехал на ней из двора, поехал на ней по улице. Подошли местные узбеки и попросили меня встать из машины и выйти. Это была моя первая и последняя машина.
– У меня нет прав. Я не чувствую потребности в машине. Водить я умею, но кайфа от вождения не испытываю. А экзамен по вождению я не сдал, потому что в задании нужно было сказать, какая машина поедет первой: красная или зеленая. А я дальтоник, потому не сдал экзамен. Мне предложили получить права за 1000 гривен, но я же принципиальный.
Еще в детстве я утопил ящерицу: я поймал её и хотел посмотреть, как она плавает. Опустил в 3-литровую банку, а она утонула. И когда я осознал, что я совершил убийство, мне дурно стало.
– Мы жили в кишлаке Кокойты, где мой отец занимался подготовкой самолетов к полетам. Я был тогда толстый и любил сладкое. Помню соседей, у которых был калькулятор в розетке. Нам давали понажимать на кнопки, посмотреть на цифры, появляющиеся на экране. Это был первый компьютер, который я увидел.
– Я хотел стать зоологом. «В мире животных» была любимой передачей. Я читал Игоря Акимушкина, который писал научпоп для детей, и я знал все о том, как размножаются киты или как кашалоты кормят потомство. Потом я хотел стать бизнесменом, потому что видел, что у них там все хорошо. Меня сейчас все устраивает. Мечты сбылись. Я все равно делаю то, что мне нравится. Деньги для меня – то же, что и для всех. Средство. Может, для кого-то это самоцель. Но что, если не средство?
– Никто не должен быть голодным. Безденежье никому не помогает творить и создавать, никого не мотивирует. Я допускаю, что прежде, чем заняться культурным, духовным саморазвитием, нужно наесться. Отдавать для человечества – это громко сказано. Я отдавал на благотворительность деньги и отдаю изредка сейчас. Но не могу сказать, что это делаю после определенного чек-пойнта.
– Я отказываюсь давать интервью, если понимаю, что не будет интересного разговора и той аудитории, ради которой это все делается, мне нечего сообщить. Сам же стараюсь реже брать интервью у других, потому что у меня потом очень долго доходят до них руки и тексты потом очень поздно выходят. Эмпатия притупляется, конечно: есть редкие люди, у которых это не так.
– У меня сейчас лежат два интервью Фурмана и Полежаки – двух достаточно видных украинских фотографов, которые решили подзабросить фотографию и заняться сферическими видео. Мы с ними говорили 3 часа, и у меня 130 тысяч знаков, которые нужно ужать в 15 000. А для этого нужно удалить все, что нужно удалить, вернуться и снова удалить. А то, что сказано длинно, попытаться сказать коротко, но при этом не исказить слов. Это огромный кусок работы, поскольку есть много какой-то текучки, не менее важной, то это откладывается. Обычно диктофон если не пишет – он не пишет что-то важное.
– Бывает такое, что казалось, что человек интересный, а на деле оказывалось вовсе не так. Вот Дудь говорит: «С этого начинается хорошее интервью – с поиска героя», – и открывает для меня многих: я, например, никогда не следил за русским рэпом. Я ничего не знаю об этих персонажах, но мне интересно смотреть с ними интервью.
Дудь акцентирует на том, что хороший спикер может быть неинтересным героем, другое дело – что его может быть тяжело разговорить. Для этого уже можно применять какие-то свои журналистские навыки интервьюера.
А может попасться герой, у которого сейчас есть смысл взять интервью, и он неопытный спикер. Вот у Минаева была в гостях девочка, автор фразы «Мы стали более лучше одеваться». Какая-то малолетка, глупенькая, участница российской молодежной политической движухи. И представь: как сложно провести с ней полуторачасовое интервью! А превратить это все в стёб – тоже неправильно. И это получилось.
– Я был в Нью-Йорке в магазине книг, где много журналистской литературы. Нашел старую книженцию «Как разговорить кого угодно и о чем угодно». Есть персонажи посложнее, чем девочка-малолетка: люди, которые не хотят с тобой общаться. Люди, которые хотят тебе сказать исключительно то, что они хотят, и ничего больше. Они не собираются искренне отвечать на твои вопросы. Есть люди, которых ты бесишь, и это – самые сочные.
Нет неинтересных людей. Если ты сможешь задать правильные вопросы, ухватишь вовремя мысли, которые его занимают, сможешь раскрутить, получишь интереснейшую картину.
– Интернет очень быстро выталкивает на поверхность то, что достойно внимания. Так было всегда: всегда массовая аудитория была падка на какую-то совершенно непонятную нам с тобой хуйню. Просто сейчас мы это заметили на примере странных YouTube-каналов, а в прошлом это были какие-то сумасшедшие передачи в телевизоре. Самой тиражной была «Интересная газета», в которой рассказывали о прибытии пришельцев, которые занимаются сексом. Ну а сейчас существует ютуб-каналы, которые нам так же непонятны.
Была такая история. В «Газете по-киевски» меня отправили взять интервью у телевизионщиков: у Василисы Фроловой и Дмитрия Шепелева. А я вообще не смотрел М1, я ничего не знал про Васю, не смотрел выпуски утреннего шоу. Соответственно, мне подготовиться к этому интервью было крайне тяжело (это было черт знает когда – 2004 год). Я понимал, что задаю какие-то очень странные вопросы, мне не стеснялись о том же намекнуть. И вот это была какая-то пытка: я понимал, что плохо делаю свою работу. Но меня отправили на интервью – и я пошел. Ну потому что do your job. Я мог отказаться. Но ты молодой репортер, тебе дают задание, рви.
– Еще и социофобия в моде: все не любят говорить по телефону. Все такие из себя нежные. Я все же стараюсь окружать себя людьми, которые понимают, зачем они в этой профессии. А если это для них просто хобби какое-то или прикольная работа, то мы просто не сработаемся. Мне кажется, к снобизму есть синоним – напыщенность. Дурная черта? Да. Характерна ли мне? Может, местами бывает. Но если это так, я бы старался от этого избавляться. Мне очень симпатичны ненапыщенные люди. У которых, может, есть право быть снобами, но они им не пользуются. Поэтому в этом случае и сам не хотел бы быть напыщенным. Напыщенность берется от невежества.
– Испанский стыд бывает, когда мы зовем лектора в нашу школу, а ему после лекции начинают задавать тупые вопросы. И мне стыдно за эту аудиторию. Мы вроде все делаем правильно, собрали молодых людей с горящими лицами, а они задают дебильные вопросы. Иногда мне стыдно за лажи в работе редакции перед героями. Это моя ответственность, если я допустил какой-то факап.
– Мне не интересна чужая личная жизнь, и я не понимаю интереса к чужим личным жизням кого-либо. Наверное, так эволюционно сложилось. Люди, стремясь все правильно устроить у себя, исследуют чужой опыт. Есть какое-то красивое оправдание этому.
– Мы захотели сделать материал с Полуниным, и я понял, что и самого Полунина, и его пиарщиков очень волнует, чтобы не расспрашивали его о личной жизни. Я это понял через какие-то очень аккуратные намеки. Но нам это было неинтересно: если бы мы вывели что-то про личную жизнь, наша аудитория подумала бы, что ошиблась ресурсом.
– Конечно, каждый, кто пишет, может считать себя писателем. Другое дело, будешь ли ты считать его писателем. Блогером – да. Я не считаю себя фотографом, хотя умею нажимать на спуск. Фотограф – тот, кого занимает фотография, кто делает фотографию – не открыточки и не картинки. Кто с помощью фотографии решает какие-то свои задачи: творческие, коммерческие, арт-замысел, рассказывает историю.
– Недавно я узнал о понятии «сопротивление материала». Ты знаешь, что такое хорошо написанный текст? Ты не можешь его просто взять и написать. В случае с фотографией сопротивление материала для меня оказалось сильнее, чем в случае с текстом. Хотя и то, и другое – рассказ истории, творческая реализация.
Когда я снимаю, то каждый раз ловлю себя на мысли, что интуитивно кажется, что мне не хватало технических возможностей фотоаппарата, потому что получился пересвет. А на самом деле ты понимаешь, что фотограф, который видит и чувствует момент, он сделает эту фотографию хоть спичечным коробком и тебе понравится. Мы выкладываем работы, которые делают талантливые ребята без известного имени. Мы видим, что они очень перспективные, у них есть видение. Очень многие делают фотографии на мобильный телефон. И это офигенно.
– Несколько раз в неделю я получаю сообщение от фотографов из разных стран, которые нашли Bird in Flight и предлагают свой проект к публикации или что-то поснимать. Почти ничего из наших. Получаешь от тех, кого знаешь. Изредка от молодых ребят. Но намного реже, чем от иностранцев. Они понимают реалии и сами участвуют во всех конкурсах.
Есть много разных ребят: Арнольд Вебер, который снимает рейвы и ночные клубы, домашние вечеринки со вспышкой в лоб, а кто-то снимает драматичную репортажку. Я бы не сказал, что не хватает смелости: не хватает образования, насмотренности, знания.
– Сейчас людям интересна самоидентификация, человек сам себе интересен как никогда. Мы расспрашивали студентов нашей фотошколы о том, какие темы им интересны. Большинство говорили о том, что им интересны они сами. Они как представители своего поколения. Это поколение селфи, которые ради фото добираются до Папы Римского. Вот с Костюковым мы встречались, он говорил, что был поражен, увидев снимок: на фоне медведя девочка фотографировала себя. Я, будучи подростком, подбирался к какому-то персонажу, его фотографировал, а не себя на фоне него или с ним. Сейчас все иначе. По-другому воспринимаешь информацию. Может, фронтальная камера все изменила: раньше ты читал книгу, а теперь ты читаешь нечто и можешь комментировать и спорить с автором.
– Фотография – это не нажать кнопку, это череда вопросов «Зачем?». И очень часто человек присылает портфолио, но ты видишь, что у него фотографический взгляд, чувство момента и иронии, но он сам не понимает, что делает и зачем.
– У нас есть в школе есть ребята, которые обречены на успех: ходят, читают, записывают все лекции, ты понимаешь, что это не просто увлечение. Они в меньшинстве: сейчас так везде – просто не хватает упорства. Всем хочется набрать разнообразный опыт, но не хватает специалиста, который занимается одним делом несколько лет. Зато все классные: опытные и разношерстные.
– Оттого что журналистика – это производство букв, после долгой работы ты спрашиваешь себя, зачем это делаешь, несет ли это пользу. Нужно ли это вообще кому-то? Многие журналисты поэтому и тянутся к благотворительным организациям, я знаю много таких примеров. Ты в принципе оказался в профессии, потому что тебя к ней привело небезразличие к чужим судьбам и тяга к справедливости. Но в конце концов ты не находишь ответа, как твоя работа решает эти задачи, и находишь себя в каких-то более прикладных занятиях.
Я бы не сказал, что мой труд приносит пользу. Черт его знает, что он делает. Помогает, наверное, запитаться нужной информацией. Возможно, опосредованно приносит какую-то пользу тем, кто это читает.
