Кирилл Серебренников: «”Ученик” – это фильм не об отсутствии Бога»
В Каннах представили “Ученика” – безжалостный и бескомпромиссный фильм Кирилла Серебренников об школьнике, который становится религиозным фанатиком (подробнее о фильме – здесь). После премьеры Владислав Недогибченко побеседовал с режиссером об иносказательности фильма, проблемах современного общества и возможных последствиях в современной России.
– Во-первых, спасибо за фильм. Лично для меня это такой удар с ноги, только вот я не совсем понимаю, по кому именно. Кто основной адресат этой истории?
– Фильм основан на театральной постановке, которая шла в московском «Гоголь-центре» почти два года. И у меня есть определенный портрет аудитории, которые приходят в «Гоголь-центр». Они либералы, они молоды, они знают языки, они ориентируются на будущее, не на прошлое, они хотят развиваться… как вы. Они похожи на вас. Когда Краснова (героиня фильма «Ученик» – прим.ред) в конце возвращается в кабинет и говорит «Я никуда отсюда не уйду, я здесь на своем месте», эти люди аплодируют, они плачут. Так что, наверное, фильм для этих ребят, чтобы дать им надежду.
– Но в целом, «Ученик» ведь немного о противостоянии двух миров? Консервативного, неспособного принять новое, и вот этих либералов.
– Этот фильм – это дискуссия. Для религиозных людей это может быть фильм о религии. «Ученик» – это не фильм об отсутствии Бога. Он о присутствии Бога. О наличии чуда в нашей жизни. Это антиклерикальный удар. Но это не удар по метафизике.
– В фильме очень интересные женские персонажи. Речь не только о Елене.
– Это интересно, в российской адаптации пьесы мы сделали директора школы женщиной, в оригинале был мужчина. Но в России это не может быть мужчина. Это должна быть такая советская женщина, с особым внешним видом и поведением. Возможно, из-за того, что наши школы – это довольно феминизированный институт, многие русские ведут себя по-детски инфантильно. А Елена – воин. У нее очень сильное чувство любви к детям, мотивация, которая ею движет. Прежде всего она хочет понять, почему это происходит, что не так с этим парнем. Если вы спросите меня, кто я в этом фильме, я отвечу, что я – это она.
– Я явно не первый, кто это спрашивает, но вы укоротили название оригинальной пьесы с «Мученика» на «Ученика», и это в корне меняет весь смысл. Это ведь даже разные персонажи. Кто из них теперь главный?
– Кто теперь главный герой? Это мой вопрос к вам, к зрителю, кто главный герой. Я не хочу давать вам правильный ответ, потому что на самом деле ваш ответ правильный. Я думаю, название «Мученик» подходит для театра, но для фильма это немного претенциозно.
– В Европе сейчас остро стоит вопрос исламского экстремизма. Почему вообще по-вашему люди прибегают к экстремизму? Не относящемуся к какой-то конкретной религии, а в принципе.
– Недостаток любви, недостаток надежды. Когда человеку нечего есть, не с кем поговорить о чем-то важном, появляется кто-то умный, кто говорит «Это потому что вот это и то». Это происходит очень просто и очень быстро. Речь не идет об исламском, или христианском экстремизме.
– Были ли какие-то конкретные триггеры к тому, чтобы сделать этот фильм?
– Слишком много церкви в общественной жизни. Слишком много «людей в черном» с большими золотыми крестами и черными автомобилями. В моем родном Ростове-на-Дону есть театр, один из первых, которые на меня повлияли в юности, я очень любил их спектакли. Внезапно в этом году я прочел, что церковь хочет присвоить эту территорию, так как когда-то на этом месте был храм, разрушенный большевиками. И согласно закону, принятому 2 года назад, они могут присвоить эту территорию и выгнать оттуда театр, а вместе с ним и молодую аудиторию. И самое опасное, что церковь во всем этом объединяется с властью, с правительством.
И я не хочу возвращаться в Средние века, или – ладно – в ХХ век, потому что на дворе уже XXI век. Я больше хочу говорить о глобальных интернет-проектах, электромобилях и прочем вместо… чего бы то ни было.
– На протяжении всего фильма мы вроде как видим эволюцию религиозного экстремизма. Но в последнем монологе Елены мне на секунду показалось, что может быть, это не столько о религии, сколько в целом о тоталитаризме в голове или в какой-то системе ценностей. Это только я себе надумал?
– Я думаю, то, что ты себе надумал, то и правильно. Потому что фильм – это зеркало. Твое отражение в зеркале – это как раз то, к чему мы стремимся, как авторы.
– С моей точки зрения, это ваш первый фильм с ярко выраженным оппозиционным началом. Возможно это такой пост-советский взгляд. Можем ли мы рассматривать «Ученика» как фильм-протест?
– Эмм…
– Рассматриваете ли вы его как фильм-протест?
– Я не уверен. Я думаю, это фильм о проблеме, но «протест» – это слишком узкое слово для искусства и кино. Это слово больше подходит для газет и уличных демонстраций. Искусство же – это сложный сплав, и, к примеру, верующий в нем увидит что-то другое, в отличие от неверующего. С позиции пост-советского украинского сознания вы видите что-то еще. И я не хочу сказать «нет, этого нет в фильме». Есть. Но мне нравится, когда у фильма есть несколько слоев, смыслов и значений. И когда он не говорит нам, что чувствовать, как себя вести, что делать и прочие дурацкие вещи.
– Ну и последнее. Вы не боитесь каких-то последствий в современной России?
– Давайте не будем использовать слово «страх». У меня нет никакого страха. Потому что страх заполняет душу.
